Мы с вами, читатель, вечно сидим по уши в самых разнообразных проблемах, но почти всех объединяет общая боль – родители. Мы — тут, они – там. Мы обогащаемся знаниями и опытом, скачем за модой, учим языки, они – болеют, теряют, забывают. Хорошо, если у них студия в центре Москвы, или налаженный бизнес, или один из детей – мэр города Саранска. А если, как у большинства, «хрущевка», да без лифта, да пенсия три тыщи, да шесть соток земли, за которыми смотреть уже невмоготу, а бросить – невозможно, как кусок ржавого хлеба в помойное ведро? И еще, не дай Бог, если он остался совсем один. В смысле, родитель.

Да, они – не подарки. Я не знаю никого из своих сверстников, у кого родители были бы подарками. Практически всегда они — головняк. Продукты своей эпохи, дети войны, прямолинейные и упрямые. Здесь они жить не хотят, а там – уже почти не могут. Они приезжают в гости, потому что, конечно, скучают. Страшно нами гордятся и у себя дома показывают всем, кому не лень смотреть, картинки семьи на фоне Биг Бена. Привирают: «Мои-то в самом центре живут, кругом пешком». Приехав в гости, недельку-другую ахают, бегают по окрестностям, пугая полицейских нелепыми фотоаппаратами, а потом садятся перед русским каналом и изводят нас и наших детей советами и критикой. Так они понимают воспитание. Уж чего-чего, а критики и советов они сами нахлебались вдосталь. У Виктории Токаревой есть повесть «Террор любовью». Это – про них, про наших родителей. Они считают, что их любовь дает им право на любой террор. А мы сидим в заложниках. И тут уж ничего не поделаешь.

«Ф. умер от девятичасовой липоксации и пластической хирургии, или, как принято считать в Беверли Хиллс, естественной смертью»

Бил Махер

Мы – здесь, а они – там, по ту сторону милосердия и здравого смысла. Здесь почтительно эксгумируют девяностолетних, бывших пациентов дома престарелых, ищут доказательства «неестественной» смерти. Там — смерть в шестьдесят пять естественна, как отсутствие летом горячей воды. Или как тотальный обман на всех уровнях. Там по радио и телевидению с утра до вечера сладкие голоса наперебой уговаривают наших стариков отдать их «хрущевки» в пожизненную ренту, а три тыщи пенсии – на волшебное лекарство, которое непременно выпрямит скрюченные суставы, рассосет геморрой и вдохнет новую жизнь в старое изношенное сердце. Там нынче аптек больше, чем продуктовых и даже винных магазинов. И эти аптеки роскошны, благоуханны, кондиционированны. Если б только стариков пускали в эти аптеки жить, под ласковым присмотром персонала! Но они покупают на пол-пенсии какой- нибудь волшебный «Нифиганестарин», о котором вычитали у Донцовой, и ковыляют через дорогу, в ЖЭКи, собесы, почтамты, где, собственно, и сосредоточена их, стариковская, жизнь. Там нет кондиционеров, нет даже стульев. Там наших стариков ненавидят, потому что они неароматны, бестолковы, неповоротливы и вообще отвлекают работников от их собственных проблем. Злоба – оружие слабых. Но это сильное оружие, и перед ним пасует даже могущественный «Нервысберегин».

«Меня недавно представили очаровательной женщине как мужчину за девяносто. В самом начале девяностых, настаивал я»

Джорж Бернс

Натолкавшись и намучавшись по собесам, наши родители хватаются за сердце и ложатся в больницы. А там уж совсем невмоготу. Если ты стар, одинок и, не дай Бог, живешь в глубинке на три тыщи пенсии, тебя не пинает только ленивый. Инвалидные кресла? Кнопки вызова персонала? Нет шприцев, перевязочного материала, постельного белья. Не хватает элементарных «уток». Удивительно, но даже наличие денег положение меняет не сильно. Потому что «их», страждущих медработников, много, и эту рать семью хлебами не накормить. «Подмазав» врача, ты не оградишь своего больного от равнодушия среднего и младшего персонала. Накормив тортами дневных медсестер, не получишь абонемент на внимание ночных. И так далее. Тут гораздо важнее сплоченность и взаимовыручка.

Вокруг каждого госпитализированного в России мобилизуется маленькая армия из числа родственников и знакомых. Их задача – защитить «своего» пациента от бесчеловечной системы российского здравоохранения. Это они тащут три раза в день картофельное пюре и куриный бульон в баночках, подписывают договоры о «безвозмездном взносе» в какой-то хитрый больничный фонд, суют в карманы медсестер шоколадки, «организуют» транспорт, чтобы перевезти лежачего больного через дорогу на рентген. Следят за пролежнями. Ставят клизму, а потом торопливо затирают следы преступления, стырив ржавое ведро у уборщицы и ожидая неминумой за это кары. За то, что они делают, по сути, их, санитаров и уборщиц, работу.

Бросьте в меня кружкой Эсмарха, если там, где живут ваши родители, по-другому. Москвичей просьба не беспокоится, хотя, как сказала моя столичная тетя, врач со стажем: «Тот же бардак, только понту больше». Государство российское, с его космическими программами, боеголовками, миллионами кубометров леса и несчетными нефтяными скважинами чихать хотело на своих стариков. Если, конечно, впереди не маячат очередные выборы. Гораздо шикарнее и, главное, пиарнее «решить» проблему вырождения нации путем выплаты денежных премий за младенчиков. Или возводить дивной красоты храмы. Менее приятно возиться с пожилыми людьми, строить дома престарелых, ремонтировать канализацию, закупать «утки» и капельницы.

«Практически, треть моей жизни прожита».

Вуди Ален на свое 60-летие.

Среднестатистический русский мужчина живет пятьдесят девять лет. Как удобно государству! Это дураки-японцы тащили своих одряхлевших родителей на гору Нарайяма умирать. Это лохи-спартанцы сбрасывали бесполезных едоков со скалы. Российские работяги сходят с дистанции добровольно, избавляя правительство и социальных работников от хлопот. Хлопнув для смелости контрафактной водки. Какая высокая сознательность. Несознательным же остается завидовать мертвым. Бедность, равнодушие и отсутствие элементарных удобств замуровывают стариков в четырех стенах. Любое передвижение – неразрешимая проблема: проемы дверей слишком узки для инвалидных кресел, которых, впрочем, все равно нет, льготы на транспорт отменены, подножки поездов находятся на уровне подбородка. Из развлечений – телевизор и лавочка у подъезда.

Но это ладно, они привыкли. Но вот чудовищные перебои с лекарствами! Раковые больные, диабетики – их жизни подвешены на волоске, за который брезгливо держатся какие-то зурабовские проходимцы из здравоохранения. Сам непобедимый Зурабов обещает обеспечить всю страну лекарствами к 2010 году. Мамочки! Где тот год, а где наши старики? И где те ухари с их клятвами и заверениями по поводу бесперебойного снабжения медикаментами в обмен на льготы? Мой живущий в России «single parent» любит шутить: «Я хочу умереть мирно во сне, как мой отец. А не вопя от ужаса, как его пассажиры». Ой, не знаю, не знаю…Пока я – здесь, а он – там, я ни на минуту не расстаюсь с телефоном. И еще слежу, чтобы российский паспорт не оказался просроченным.

 

Russian London Courier N 278, 15 June 2007